суббота, 30 апреля 2011 г.

Кошки сторожат. Лобсанг Рампа "Третий глаз"

Кошек мы держим не только за их красоту: они обеспечивают самую надежную охрану драгоценных камней, в большом количестве разло­женных у ног священных статуй. Собаки — огромные бульдоги, способ­ные опрокинуть человека и разодрать его в клочья, — стерегут дома. Однако собаку можно приручить, прикормить или обратить в бегство. Ничего подобного не бывает с кошками. Если кошка бросается в атаку, то ее может остановить только смерть. Кошки у нас той породы, кото­рую иногда называют сиамской. В жарких странах они бывают и белые и бежевые, но в Тибете, стране холода, — почти совершенно черные. Глаза у них голубые, а задние лапы намного длиннее передних, чем объясняется уникальная походка этих животных. Длинный хвост похож на кнут. А голос! Сила и диапазон их голосов просто невероятны, ни один кот в мире не сравнится с ними по вокальным данным.

Кошки, несущие охрану храма, бесшумны и всегда начеку; они похо­жи на ночные тени. Если кто-то посягает на драгоценности, которые кошка сторожит, она прыжком вылетает из темноты и вцепляется на­летчику в руку. Если человек тотчас не бросит украденного, другая кош­ка прыгает ему прямо на шею. У этих кошек когти в два раза длиннее, чем у обычных, и если уж они вцепятся, то не отпустят. Собак, повто­ряю, можно устрашить, приручить или отравить. С кошками этот номер не проходит. Они способны обратить в бегство самых лютых бульдогов. И когда кошки несут охранную службу, они подпускают к себе только тех, кого хорошо знают.

Кодекс поведения буддиста. Лобсанг Рампа "Третий глаз"

Кодекс поведения буддиста:

правильная мысль — это мысль, свободная от заблуждений и самокопания;

правильное устремление — это устремление, исполненное возвышенных помыслов и честных намерений;

правильное слово — это слово, выражающее доброту, уваже­ние, правду;

правильное поведение — это поведение, присущее честному, миролюбивому и неэгоистичному человеку;

правильная жизнь — жизнь человека, не совершающего зла против других людей или животных, признающего за живот­ными права живых существ;

правильное усилие — это самоконтроль и постоянное самосо­вершенствование;

правильная полнота сознания — правильные мысли и стрем­ление к правильным поступкам;

правильный восторг — восторг, вызванный медитацией о ре­альности жизни и о сверх-Я.


Если кто-то нарушал эти правила, он должен был ложиться лицом вниз поперек главного входа в храм, так чтобы все входящие туда перес­тупали через его тело. Он должен был лежать без движения с утра до вечера, ему не давали ни есть, ни пить. Такое наказание считалось боль­шим позором.


Методика умственного расслабления. Лобсанг Рампа "Третий глаз"

— От одного физического расслабления пользы мало, если умствен­но ты продолжаешь пребывать в напряжении, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Лежа с закрытыми глазами, заставь себя сосредоточиться на своих мыслях. Непринужденно следи за их ходом. А теперь останови мысли, не позволяй им двигаться, ни о чем не думай. Представь себе черный квадрат — небытие. Мысли стараются перескочить с одной его стороны на другую. И некоторые будут перескакивать. Найди их и зас­тавь перескочить обратно. Представь себе все это как можно ярче, за­фиксируй визуально. В скором времени ты научишься без усилий «ви­деть» этот квадрат и наслаждаться полной умственной и физической релаксацией.

Это тоже намного труднее объяснить, чем сделать. Нужна не такая уж большая практика, чтобы натренировать себя расслабляться. Многие люди никогда не выключают сознание; это подобно тому, как если бы человек не отдыхал физически ни днем, ни ночью. Попробуйте идти пешком несколько дней и ночей — вы рухнете от усталости; а вот мозгу и сознанию сплошь и рядом не дают возможности отдыхать.

Методика расслабления тела. Лобсанг Рампа "Третий глаз"

Самым главным теперь было научиться искусству расслабления, без которого невозможно серьезно заниматься метафизикой. Однажды Мингьяр Дондуп зашел ко мне, когда я занимался, обложив себя различ­ными книгами, и внимательно посмотрел на меня.

— Лобсанг, твои нервы слишком натянуты. Ты не пойдешь далеко в созерцании, если не научишься расслабляться. Я покажу тебе, как это делать. Надо уметь расслабляться лежа, сидя и стоя, но начинать следует с положения лежа. Представь себе, что ты упал со скалы и разбился до полусмерти: лежишь на земле без движения, с полуоткрытым ртом — только так можно по-настоящему расслабить все мышцы лица. Руки и ноги раскиданы, в том положении, как они упали.

Ворочаясь так и этак, я наконец нашел нужную позу.

— Хорошо. Теперь вообрази, что в твоих руках и ногах поселились гномы, которые заставляют работать мышцы. Скажи им, чтобы они ушли, например, из ног. Необходимо, чтобы ноги стали неподвижными, бесчувственными. А твое сознание обязано проконтролировать это. Ты должен убедиться, что ноги отдыхают.

Вытянувшись, я старался представить себе гномов и вдруг увидел старого Тзу, забравшегося ко мне в ступни и теребившего пальцы. Я с большим удовольствием от него отделался!

— Пойдем дальше. Икры тоже заселены гномами, они славно пора­ботали с утра, теперь им надо отдохнуть. Переведи гномов в голову. Ну что, ушли они из ног? Ты уверен? Проверь себя — мышцы должны быть расслаблены.

Вдруг он указал пальцем на лодыжку:

— Постой, ты забыл там одного. Он дергает твою мышцу. Прогони его, прогони!

Наконец я полностью расслабил ноги, и лама Мингьяр Дондуп про­должал, довольный:

— Теперь перейдем к рукам. Начнем с пальцев. Удали из них этих крошек. Выведи их через запястья и локти к плечам. Представь себе, что гномы ушли и нет ни усталости, ни напряжения, вообще никаких ощу­щений.

Добившись желаемого результата, мой учитель продолжал:

— Переходи к телу. Представь себе, что тело твое — монастырь. Думай о тех монахах, которые сидят у тебя внутри и управляют твоими органами. Скажи им, чтобы они удалились. Сначала гони их к пояснице, расслабляя мышцы. Пусть они прекратят свою работу и уходят. Чувс­твуешь теперь, что все твое тело держится только благодаря внешней оболочке? Все опускается, провисает, занимает свой естественный уро­вень. Очень хорошо, теперь твое тело расслаблено.

Казалось, учитель был доволен моими успехами.

— Голова, несомненно, самый главный орган для расслабления. Нач­нем со рта. Сейчас, Лобсанг, твои губы сжаты. Расслабь их, расслабь! Ты же не собираешься ни говорить, ни есть, так что не напрягай губы. Теперь глаза. Их ничто не беспокоит, нет резкого света, закрой глаза, без всяких усилий, без напряжения сомкни веки...

Мингьяр Дондуп выглянул в открытое окно:

— О, наш лучший специалист по релаксации греется на солнышке. У кота-мурлыки ты, Лобсанг, можешь брать самые ценные уроки. Никто лучше кошек не умеет расслабиться.

Это можно долго описывать, и все кажется сложным, но на самом деле с помощью постоянных тренировок не так уж трудно научиться расслабляться за секунду. Эта система релаксации исключительно на­дежна. Кстати, она очень полезна для тех, кто плохо переносит нагрузки современной цивилизации. Им следует внимательно прочитать эти страницы, а также последующие, где речь идет не только о физическом, но и об умственном расслаблении.

Лобсанг Рампа "Третий глаз". Процедура экзаменов в тибетском монастыре.

Наступил ответственный день. В шесть часов утра я вместе с другими 15 кандидатами вошел в экзаменационный зал. Состоялась короткая служба для поднятия духа, после чего нас заставили раздеться и тщатель­но обыскали, чтобы ни у кого и в мыслях не было воспользоваться на экзамене средствами, недостойными священника. Затем мы переоде­лись в чистые одежды. Главный Экзаменатор вывел нас из экзамена­ционного зала и направил каждого в отдельную каменную келью разме­рами 2 на 3 метра и высотой около 2,5 метров. За кельями все время неотрывно наблюдали монахи-полицейские. Как только мы вошли в кельи, двери за нами были закрыты на замок и опечатаны. Через не­большое отверстие в стене каждый из нас получил чернильный прибор и первый лист с вопросами, а также чай с маслом и тсампу. Обслуживав­ший нас монах сказал, что тсампу нам будут выдавать три раза в день, а чая — сколько захотим. И экзамены начались. В день мы сдавали по одному предмету, и так в течение шести дней; это была напряженная работа с раннего утра до наступления темноты. Кельи были без крыш и освещались тем же дневным светом, что и весь экзаменационный зал.

Во время всего экзамена мы оставались каждый в своей келье, поки­дать которую не разрешалось ни под каким предлогом. С наступлением темноты у окошечка появлялся монах и собирал наши листки с выпол­ненными заданиями. После этого можно было отдохнуть и поспать до следующего утра. Я убедился на собственном опыте, что экзаменацион­ная письменная работа, продолжающаяся 14 часов, представляет серьез­ное испытание на прочность знаний и психологическую выдержку кан­дидата. Письменные работы закончились к вечеру шестого дня. Ночь мы провели взаперти, поскольку на следующее утро должны были уб­рать свои кельи и оставить их в таком же порядке, какой застали неделю назад. Остальная часть дня была предоставлена в полное наше распоря­жение!

Через три дня, когда были проверены все сочинения и найдены все ошибки в них, каждого по очереди вызывали в экзаменационную ко­миссию, члены которой снова и снова гоняли нас по всем предметам, уделяя особенно пристальное внимание нашим промахам и слабым мес­там. Опрос продолжался целый день.

На следующее утро все 16 кандидатов собрались в зале дзюдо, чтобы продемонстрировать, как они усвоили захваты, замки, падения, броски и искусство самоконтроля. Каждый должен был помериться силами с тремя другими участниками. Проигравшие выбывали один за другим — и в конце я остался один! Конечно же, я стал первым дзюдоистом лишь благодаря жестким тренировкам Тзу — а ведь тогда, в детстве, я считал его школу грубой и несправедливой.

Еще один день мы отдыхали, восстанавливая силы после трудных испытаний. Наконец наступил день объявления результатов. Мне и еще четырем моим товарищам, успешно выдержавшим экзамены, присвои­ли звание траппы — священника-врача. После экзаменов меня позвал к себе лама Мингьяр Дондуп, мы с ним не виделись все это время. Лицо его светилось радостью:

— Браво, Лобсанг, ты оказался первым в списке. Отец-настоятель послал специальное представление Далай-ламе. Он хотел сразу тебе присвоить звание ламы, но я возражал.

Мое лицо, кажется, вытянулось, и он добавил:

— Нужно учиться еще лучше и заслужить это звание трудом и успехами. Если тебе сейчас присвоить звание ламы, ты расслабишься в учебе. Я распорядился, чтобы тебя поместили в комнату рядом со мной. Придет время, и ты будешь сдавать экзамен на звание ламы.

Лобсанг Рампа "Третий глаз" Методы тренировки памяти тибетских монахов

На протяжении многих веков использовался известный в Тибете метод тренировки памяти. Каждый из нас воображал себе специальную комнату, уставленную тысячами и тысячами ящичков. На каждом ящичке была своя этикетка с легко читаемой надписью. Любой факт, который нам сообщали, должен быть классифицирован; нас учили во­ображать, как мы открываем определенный ящичек и помещаем туда этот факт. Мы должны были четко представлять весь ход поисковой операции, «видеть факт» в своем воображении и точно знать, где он находится, то есть в каком ящичке. После некоторой тренировки нам не составляло труда мысленно войти в комнату, открыть нужный ящик и вытащить из него требуемый факт, равно как и найти другие связанные с ним сведения.

Наши учителя изобретали множество приемов, чтобы втемяшить в наши головы понятие и потребность в хорошей памяти. Они засыпали нас бесчисленными вопросами с единственной целью — сбить с толку. Вопросы были всегда неожиданными и не имели между собой никакой логической связи, ответить на них было очень нелегко. Чаще всего они относились к самым трудным страницам священных книг и задавались вперемежку с вопросами о медицинских свойствах трав. Забывчивость считалась самым непростительным грехом, и наказание следовало бес­пощадное. Времени на раздумья нам не давали. Например, учитель мог спросить:

— Ну-ка, мальчик, скажи мне, о чем говорится в пятой строчке на восемнадцатой странице седьмого тома «Канджура»? Открой ящичек. Посмотри, что это за строчка?

На ответ отводилось не более десяти секунд, и горе тебе, если ты ошибешься; ошибка, пусть даже самая незначительная, каралась так же жестоко, как и полное незнание. И все-таки это была хорошая система тренировки памяти. Ведь нельзя рассчитывать на то, что под рукой всегда будут необходимые справочники. Наши книги представляют со­бой кипы отдельных, не скрепленных между собой листов, заключенные в деревянные обложки в метр шириной и высотой до 40 сантиметров. Впоследствии я, конечно, понял, как важно иметь хорошую память.

Лобсанг Рампа "Третий глаз" Расписание трудового дня тибетского монаха

Наш «день» в Шакпори начинался в полночь. По звукам труб, возве­щавшим полночь и отзывавшимся эхом во всех закоулках, мы вставали, выравнивали, полусонные, наши постельные подушки, отыс­кивали в темноте свои платья. Мы спали голыми, как это обычно прак­тикуется в Тибете, где притворная скромность не в почете. Одевшись и засунув за пазуху нехитрый скарб — «все свое унося с собой», — мы с адским грохотом спускались по лестницам; что и говорить — хорошее настроение и бодрое расположение духа в такой час редко кого посеща­ет. Одна из наших заповедей гласит: «Лучше мирно спать, чем сидеть в позе Будды и молиться в гневе». По этому поводу я часто спрашивал: отчего наши души не оставляют в покое? Эти полуночные бдения при­водят меня в ярость! Но никто не мог дать мне вразумительный ответ, и приходилось вместе со всеми отправляться в зал молитвы. Там горело бесчисленное множество масляных светильников, свет их едва пробивал облака курений, поднимавшихся от кадильниц. В этом зыбком свете, среди подвижных теней гигантские священные статуи казались живыми — они как будто кланялись и раскачивались в такт нашему пению.

Сотни монахов и послушников сидели скрестив ноги на подушках, разложенных рядами от одного конца зала до другого. Молящиеся рас­полагались парами, лицом друг к другу. Мы пели гимны и священные псалмы, выбирая специальные тональности, — на Востоке хорошо зна­ют, что голос обладает силой. Если одна музыкальная нота может раз­бить стекло, то некоторые аккорды обладают метафизической силой. Мы читали также священную книгу «Канджур». Это было впечатля­ющее зрелище: сотни монахов в кроваво-красных платьях с золотисты­ми накидками пели, раскачиваясь и кланяясь в такт серебряным трелям колокольчиков и рокоту барабанов. Голубые облака ароматного дыма окутывали колени божеств и венцами поднимались над их головами. Время от времени из-за этого странного освещения не одному из нас вдруг начинало казаться, что та или другая статуя пристально смотрит прямо на него.

Служба длилась около часа. Затем мы расходились по своим комна­там и спали до 4 часов. Новая служба начиналась в 4:15. В 5 часов у нас был первый завтрак из тсампы и чая с маслом; на протяжении всего завтрака мы внимали монотонному голосу лектора. Рядом с нами стоял отвечающий за дисциплину инспектор и сверлил нас недобрым взгля­дом. В это же время до нашего сведения доводились всевозможные распоряжения и другая информация. Во время первого завтрака, напри­мер, назывались имена монахов, которым поручалось отправиться в Лхасу и выполнить там те или иные поручения. Эти монахи получали специальную увольнительную с разрешением отсутствовать в монасты­ре в течение определенного времени и пропустить соответствующие службы.

В 6 часов мы уже сидели в классах, готовые приступить к занятиям. Второй Тибетский Закон гласит: «Исполняй религиозные обязанности и учись». В мои семь лет, со свойственным этому возрасту невежеством, я никак не мог уразуметь, почему я должен следовать этому закону, если Пятый закон — «Уважай старших и людей благородного звания» — откровенно нарушается. Мой личный опыт скоро убедил меня, что быть «благородным по рождению» довольно постыдно. Уж я-то определенно стал жертвой собственного благородного происхождения. Тогда я еще не мог понять, что благородство заключено вовсе не в происхождении личности, а в ее характере.

Долгожданный сорокаминутный перерыв в занятиях не приносил особого облегчения — начиналась вторая служба, присутствие на кото­рой было обязательным. В 9: 45 мы уже снова сидели в классе; изучение следующего предмета продолжалось до 13 часов. Затем следовала еще одна получасовая служба, и только после нее мы получали чай с маслом и тсампу. В течение последующего часа мы трудились физически, усва­ивая навыки терпения и покорности.

В 15 часов наступал обязательный для всех тихий час, во время которого полагалось спать; не разрешалось ни разговаривать, ни шеве­литься. Нам меньше всего нравилась эта часть дневной программы, поскольку одного часа явно не хватало, чтобы заснуть, а бесцельное лежание в постели страшно тяготило. В 16 часов возобновлялись заня­тия. Начинался самый трудный период дня. Занятия длились пять часов. Класс нельзя было покинуть ни под каким предлогом — за это полага­лись самые суровые наказания. Учителя нередко пускали в ход большие трости. Были среди них и такие, кто проявлял подлинный энтузиазм в расследовании и наказании провинившихся. Но только ученики, кото­рые не могли больше терпеть, или круглые идиоты просили прощения, потому что предотвратить наказание было невозможно.

В 21 часу занятия заканчивались. Нас ожидала вечерняя тсампа и чай с маслом. Изредка на ужин давали овощи. Чаще всего это были куски репы или бобы в сыром виде. Но до чего вкусными казались они изголо­давшимся ребятам! Однажды, я этого никогда не забуду, мне тогда исполнилось уже восемь лет, нам дали маринованные орехи. Я просто обожал орехи и часто ел их дома. По глупости я предложил одному из товарищей мое запасное платье в обмен на его порцию орехов. Об этом узнал инспектор. Он вызвал меня на середину комнаты и заставил пови­ниться в совершенной ошибке. В наказание, как «сладкоежку», меня лишили еды и питья на 24 часа. При этом отобрали и запасную одежду, сказав, что она мне не нужна, если я пытался обменять ее на предмет «не; первой необходимости».

В 21: 30 мы ложились спать. Здесь также соблюдался режим со всей строгостью. Сначала я думал, что долгие часы занятий доконают меня, что я просто умру или когда-нибудь засну и никогда больше не проснусь. С другими новичками мы даже иногда прятались по разным углам, чтобы немного вздремнуть. Но довольно скоро я привык к жесткому расписанию монастырских дней и совершенно перестал страдать от их продолжительности.

Лобсанг Рампа "Третий глаз". О жизни в монастыре

Наш монастырь славился своей суровостью и строгим режимом обучения. Многие монахи приходили к нам из других монастырей, но долго не задерживались и отправлялись на поиски более легкой жизни. Мы смотрели на них как на неудачников, а себя считали элитой. Во многих монастырях не проводили ночных служб: монахи ложились спать с наступлением сумерек и поднимались с рассветом. Мы презирали их, слюнтяев и неженок, и, забыв о том, как сами роптали на собствен­ные порядки, возмущались от одной мысли о способе жизни этих пос­редственностей.

Похожее чувство возникает и у меня, когда к своему удивлению узнаешь, как учатся люди в других университетах на моей специальности...

Хочется втиснуть себя тоже в такие же строгие суровые рамки, но лень - мой враг. Также вставать рано утром и учиться, работать, совершенствоваться...

Из книги "Третий глаз" Лобсанг Рампа. Заповеди монастыря

Очень серьезно занимались мы изучением религии и законов. Каж­дое утро начиналось с повторения Законов и Ступеней Среднего Пути. Вот эти Законы:

1. Свято верь руководителям монастыря и страны.

2. Исполняй религиозные обязанности и учись прилежно.

3. Почитай родителей.

4. Уважай добродетельных.

5. Почитай старших и благородных по рождению.

6. Служи родине.

7. Будь честным и достойным доверия во всем.

8. Заботься о друзьях и родных.

9. Используй пищу и богатство наилучшим образом.

10. Следуй примеру хороших людей.

11. Будь признательным за добро и плати добром же.

12. Соблюдай меру во всем.

13. Гони от себя прочь ревность и зависть.

14. Воздерживайся от злословия и скандалов.

15. Будь мягок в словах и в действиях, никому не причиняй зла.

16. Переноси страдания и лишения с терпением и достоинством.

Выдержки из книги "Третий глаз" Лобсанг Рампа. О детстве

Читаю книгу о жизни в Тибете. Очень увлекательная. Книга автобиографична. Привожу здесь выдержки о детстве тибетца мальчика-аристократа, которые понравились и удивили меня.

Дети тибетских аристократов обучаются верховой езде ежедневно и ежечасно. Стоя на узких деревянных седлах, на полном скаку, они умеют поражать движущиеся мишени из винтовок и луков. Хорошие наездники могут нестись по полю в полном боевом порядке и менять лошадей на скаку, то есть перепрыгивать с одной лошади на другую. А я в четыре года не способен удержаться на пони!

Часто по улицам проходили закованные в цепи узники: тюрем в Тибете было очень мало, поэтому осужденные просто ходили по улицам и собирали милостыню. В Тибете к осужденным относятся снисходительно, без презрения, никто не считает их отвергнутыми обществом. Мы понимаем, что на их месте может оказаться каждый, и жалеем их.

В моей стране есть такое правило: чем знатнее род, тем суровее должно быть воспитание. В отдельных аристократических семьях до­пускалось некоторое послабление в вопросах воспитания детей — но только не в нашей! Отец придерживался мнения, что если сын бедняка не может в будущем рассчитывать на легкую жизнь, то хотя бы в юные годы он имеет право на снисхождение и мягкое отношение к нему; и наоборот, знатного отпрыска в дальнейшем ожидают все блага, соответ­ствующие его роду, поэтому предельно суровое детство и граничащее с жестокостью воспитание, в основу которого положены трудности и лишения, помогут взрослому знатному человеку лучше понимать бед­няков и относиться сочувственно к их заботам и нуждам. Такая поста­новка вопроса официально исходила от правительства. Подобная систе­ма воспитания оказывалась роковой для слабых здоровьем детей, зато для тех, кто выживал, потом не существовало никаких преград.

В школе мы изучали китайский язык и две разновидности тибетско­го: язык общеупотребительный и язык высокого стиля. Первым надле­жало пользоваться в разговоре с домашними и с людьми низших рангов, второй служил для общения с людьми равными по происхождению или рангом выше. Правила требовали изысканного обращения даже с ло­шадью более знатного человека, чем ты сам! К примеру, любой из слуг, проживавших в доме, при встрече с нашей аристократической кошкой, величественно шествовавшей через весь двор по своим загадочным де­лам, спрашивал ее:

— Не соизволит ли досточтимая Кис-кис пройти со мной и отведать недостойного молока?

Досточтимая Кис-кис, однако, независимо от оттенков стиля, согла­шалась только тогда, когда ей этого хотелось.

У нас был очень большой класс. В свое время это помещение служи­ло столовой для приходящих монахов, но потом, когда реконструирова­лось все здание, его переделали под школьные занятия. В школе учились все дети, проживавшие в нашем доме; набиралось их до шести десятков. Сидели мы на полу, скрестив ноги, перед столом или длинной скамейкой высотой около полуметра, и всегда спиной к учителю, чтобы не знать, когда и на кого он смотрит. Работать приходилось много и без передыш­ки.

Незабываемыми для меня были уроки по изучению наших законов. Чтением законов начиналось каждое занятие, чтением законов оно и заканчивалось. Вот некоторые из них:

Отвечай добром на добро.

Не нападай на мирных.

Читай Священное писание и понимай его.

Помогай соседям.

Закон строг к богатым и внушает им понимание и равенство.

Закон мягок к бедным и утешает их.

Плати долги своевременно.

Детским играм и забавам мы предавались с таким же рвением, как и учебе. Игры помогали лучше приспособиться к суровому климату Тибета, к резким переменам температур. Достаточно сказать, что летом на юге температура достигает днем 30° С, а ночью могут ударить замо­розки. Зимой в Тибете вообще стоят страшные холода.

В высокогорных районах тибетцы купают новорожденных в ледя­ных ручьях, чтобы выяснить, достаточно ли ребенок крепок и имеет ли он право на жизнь. Мне не раз приходилось видеть небольшие про­цессии, направлявшиеся к ледяным источникам на высоте около 6 тысяч метров над уровнем моря. Прибыв на место, процессия останавливает­ся. Бабушка берет на руки ребенка, вокруг нее собирается вся семья — отец, мать, ближайшие родственники. Ребенка раздевают, и бабушка погружает маленькое тельце в поток по самую шею, так что на поверх­ности остается одна голова. Холод насквозь пронизывает ребенка, он моментально краснеет, затем синеет. Скоро плач прекращается — мла­денец больше не в силах протестовать. Кажется, что он уже мертв, но у бабушки немалый опыт по этой части: она вытаскивает его из ручья, насухо вытирает и одевает. Выживет ли ребенок? На это воля Божья! Если умрет, значит, меньше несчастий выпадет на его долю. В стране с таким холодным климатом подобное испытание проводится из самых добрых побуждений — нельзя оставлять слабых и больных там, где медицинская помощь почти отсутствует. Смерть нескольких младенцев считается здесь меньшим злом, чем жизнь нескольких неизлечимых инвалидов.

После смерти брата мои занятия пришлось ускорить, потому что в семилетнем возрасте полагалось уже готовиться к карьере. Какой? А это уж как скажут астрологи. В Тибете любое решение — от покупки яка до выбора профессии — принимается по предсказанию астролога. Приб­лижался такой момент и в моей жизни: как раз накануне моего семиле­тия мать собиралась устроить грандиозный прием и пригласить на него все высшее общество, чтобы выслушать предсказания астрологов.

Щедрый человек никогда не узнает нищеты; алчный человек никог­да не найдет утешения.

Да будет могущественный щедр к нуждающемуся и не откажет ему в помощи. Да помнит он о долгом пути жизни. Ибо богатство обраща­ется, как колесо: сегодня оно у тебя, завтра у другого. Нищий сегодня может стать принцем завтра, а принц может стать нищим.